Наш маленький домик

Понедельник, 14-Октября-2024, 15.09.12

Приветствую Вас Гость | RSS | Главная | За голубым марлином - Наш маленький Домик | Регистрация | Вход

[ Новые сообщения · Участники · Правила форума · Поиск · RSS ]
  • Страница 1 из 1
  • 1
Модератор форума: СОЛНЫШКА  
За голубым марлином
MarionДата: Среда, 24-Декабря-2008, 15.20.58 | Сообщение # 1
Загадочная Леди
Группа: Администраторы
Сообщений: 7286


Награды
За создание сайта За 100 Сообщений За 200 Сообщений За 1000 Сообщений За 1000 Сообщений
Дополнительные награды: 22
Подарки пользователю:


Страна:
Статус:
За голубым марлином

Ловля голубого марлина — это одно из самых дорогих удовольствий на Маврикии. Голубой марлин — рыба, такая же знаменитая в Индийском океане, как, скажем, омуль на Байкале или барракуда в Красном море. На Маврикии просто нет человека, который не слышал бы о голубом марлине. Акул и барракуд тоже полно, только у них, у акул, у барракуд и мурен,— слава печальная, худая, а у голубого марлина — слава добрая. Поймать его — большая удача.

Ранним утром, едва солнышко выползло из-за горбатой, похожей на лежащего быка, горы Барбант, мы пошли на рыбалку. Береза, Толмачев, Колбергс, Холштейн, я и наш посол на Маврикии Юрий Алексеевич Кириченко, человек увлекающийся, шумный, начитанный, отмеченный печатью божьей: Кириченко талантлив и, кроме того, везуч.

И все же, сколько ни выходил Кириченко в море на голубого марлина, так ни разу и не добыл рыбу.

Час был ранний, отель спал, но на причале уже толпилось много народа. Небо поднялось высоко, покрылось светящейся воздушной рябью — признак того, что погода может измениться, море сияло такой ослепительной глубокой синевой, что от него было больно глазам. Все обещало хорошую рыбалку. Рядом с нами, ничего не замечая вокруг и деловито проверяя снаряжение, усаживалась в катер высокая, мускулистая блондинка с красивым нервным лицом и яркими, печальными крыжовниковыми глазами. О ее взгляд можно было споткнуться — слишком материальной, горькой, подрубающей дыхание была печаль.

Женщина эта приехала на Маврикий из ЮАР, ни с кем не общалась и в море, на марлина ходила в одиночку.

Ее катер отчалил от берега первым, взбил пенистый бурун, поднял песок, отшвырнул в сторону несколько колючих фиолетовых ежей и пошел стремительно разрезать синее пространство.

Катер наш мягко взрезал носом воду и отошел от причала почти беззвучно, качнулся на плоской яркой волне и в следующий миг взревел так, что у добровольцев-рыболовов из нашей команды громко застучали зубы, палуба под ногами заходила ходуном, затем стремительно вошел в центр белой полосы, оставленный судном.

С нами двое матросов-креолов — низкорослых, до костей выжаренных солнцем, темнокожих и курчавых. Один матрос — старший, он сидит в рубке, на высоком табурете за штурвалом с латунными рогульками, второй помогает ему, справляет работу по палубе, следит за водой, небом, рыбаками и спиннингами, вставленными в мощные глубокие гнезда и зажатыми закрутками: он — матрос низа, в то время как рулевой — это матрос верха, командир. С нами посол, и матросы это знают, они стараются — им неохота, очень неохота опростоволоситься перед послом, и их хозяин это тоже знает.

Командир, поставив катер точно на курс и заклинив штурвал, сверзается с табурета и скороговоркой, то по-креольски, то по-французски, помогая себе руками, лицом, губами, глазами, притопывая ногой, пытается пояснить, что пойдем мы по самым рыбным местам — самым-самым, куда вряд ли пойдет и одинокая амазонка из ЮАР и все остальные рыболовы — командир красноречиво ведет рукой назад, в сторону «всех других».

Прошли с милю. Матрос низа достал из ящика несколько ярких пластмассовых осьминогов, очень вкусно и живо выглядевших,— лучшая приманка для голубого марлина,— зацепил их на ходу за карабины спиннингов и одного за другим подряд выбросил в море. Отпустил только леску на разную длину: одну на двадцать метров, другую на тридцать — тридцать пять, третью — на пятьдесят и так далее — зона, за которой рыба перестает бояться катера, высчитана и выверена. Наживка всех шести спиннингов начала плясать следом за катером, последняя, самая крупная, пущенная со спиннинга-пушки, со свистом вонзилась в воздух, потом снова стремительно нырнула в воду где-то в сотне метров от нас.

Мили через четыре начиналась «хлебная зона», рыбий общепит — рыбу тут специально подкармливали. Если остановиться, можно много наловить разной, но все это будет мелочь, а мы собрались брать рыбу крупную. С другой стороны, голубой марлин тоже может пастись здесь: ему на корм могут пойти сами рыбки.

Катер с рыбачкой из Южной Африки также застыл в зоне «общепита»: мадам — ловец опытный, понимает, что к чему. Командир сбросил газ, и катер наш дробно заплясал на мелких волнах, пластмассовая насадка опустилась в воду, катер на малом газу чуть поднял ее, стал делать круги, обходя «хлебную зону». Катер амазонки стоял. Минут десять мы чертили круги, потом командир наш отлепил от нижней губы окурок и бросил вниз, за борт: в другой раз он этого бы не сделал, поскольку уважает океан, а тут не сдержался, выразил свое «фе», опустил на нос солнцезащитный козырек и перевел рычажок мотора на «полный вперед!»

За кормой взбугрилась водяная гора, закрыла горизонт, через минуту опала и вновь стала видна пластмассовая насадка, прыгающая по волнам.

Катер с отважной рыбачкой остался сторожить рыбу в «общепите». Минут через двадцать мы пришли в неприметный квадрат моря — голубая рябь, сквозь голубизну иногда просвечивает что-то тяжелое, темное, налитое мрачной синью, словно бы под днищем проплывают подводные скалы, и больше никаких примет, но это место, как сказали наши славные мореходы, самое рыбное. Марлин хватает тут что угодно — обрывок железной цепи, кусок каната, пробует откусить руль катера, по-поросячьи мирно трется спиной о киль, ведет себя так, будто только и мечтает чтобы наездиться на крючок.

Походили мы вокруг банки на малой скорости минут двадцать, маврикийцы побросали в океан почти всю приманку, что взяли с собой, изрезав две крупные головастые рыбины. По вытянутым лицам мы поняли, что не хочет марлин сегодня кушать — сыт.

Толстые лески спиннингов безжизненно застыли, насадки также безжизненно тащились следом за катером — не хотел марлин обращать на нас внимание.

А руки чесались, ой, как чесались руки — зудели кончики пальцев, ногти, кожа на ладонях вспухла, мышцы невольно собрались, чтобы предугадать рывок сильной рыбы, схватившей тройник, в груди возникало что-то тревожное, жадное — это было нетерпение. Оно, например, толкнуло меня на палубу, где орудовал матрос низа, я тоже взялся за нож, чтобы помочь резать прикормку,— хватит, наглотался праздничного пустого пространства, синевы и голубизны, устал — надо же чего-то делать! Хотя бы удочку в руки, с пустыми крючками, на манер нашего черноморского самодура, чтобы подергать из глуби разных глупых рыбех — может, ставридка водится и тут?

Ну если не удочку в руки, так что-нибудь еще. Юрий Алексеевич Кириченко укоризненно посмотрел на меня, и я, равнодушно спрятав руки за спину, отошел от матроса — тут не привыкли, чтобы богатый рыболов, наняв катер, что-либо делал сам. Он ничего не должен делать из того, что делают матросы,— не заниматься ни насадкой, ни проверкой спиннингов, ни подкормкой — ничего из грязного рыбацкого труда. Господин может пить кофе, тянуть из ледяного стакана виски, курить сигареты, обозревать океан в бинокль, сосать карамельки, читать Библию, совершать намаз — все ему будет предоставлено для этого, но только не заниматься делом, которым надлежит заниматься рыбакам. Но вот когда марлин зацепится и рванет прочную леску спиннинга, вот тогда наступит черед господина.

Командир снова забрался наверх, на второй этаж, сунул в рот сигарету, без которой не мог жить,— он, наверное, и в водительских правах, которые в иных странах заменяют паспорт, был снят с сигаретой. Перед ним на приступочке стояла тяжелая пепельница, полная окурков — выбросить окурок в море он мог себе позволить только один раз,— все остальные собирал в пепельницу, которую потом аккуратно опорожнял на берегу.

Минут через пять мы двинулись на вольный поиск. Вслепую, но со слабой надеждой: а вдруг марлин зацепится?

Солнце уже поднялось высоко, оно чувствовалось даже под тентом, а об открытом месте и говорить не приходится — запросто можно получить ожог, но матрос низа его словно бы не чувствовал, прыгал от спиннинга к спиннингу, пальцем подтягивал леску, резко отпускал, угрюмо выпятив нижнюю губу, вглядывался в океан, колдовал, шептал что-то, но молитвы не помогали — океан был пуст.

Мы ходили по океану почти час, и этот час был изматывающим — пустые мили, остающиеся позади, выхолащивали, делали жизнь нашу бессмысленной и убивали в нас что-то живое, рыбацкое, а может, и не только рыбацкое. Видя впереди белое пятно другого катера, мы резко сворачивали с курса и уходили в сторону, не желая мешать другим.

Когда не осталось и последней надежды, мы развернулись в сторону далекого невидимого берега и пошли домой. Все! Ну, бывает... Ну, не везет... Ну, неудачливы мы... ну, несчастливы! Юрий Алексеевич начал успокаивать нас — видать, уж слишком красноречивы были наши лица. Ну что из того, что привередливый марлин не зацепился губою за крючок? Да лично он, посол Советского Союза, трижды выходил в море с надеждой познакомиться с товарищем марлином, но так и не познакомился — всякий раз возвращался пустым. И что из этого? Не стреляться же! Еще не хватало, чтобы жизнь нашу омрачали пустяки.

Чтобы как-то отвлечь нас, Кириченко начал рассказывать об акулах. Он был послом в Исландии, а там акулье мясо — самое желанное. Деликатес. Вонючее оно, конечно, и жесткое — не приведи господь. Съесть кусок — все равно, что добровольно проглотить глутку аммиака. Но зато, если уж кусок акульего мяса попадет в желудок, то продезинфицирует все, хорошо очистит, подкрепит: акулье мясо обладает великолепными медицинскими свойствами.

Однажды — это давно было, еще в Исландии,— на высоком приеме местные девушки в народных костюмах обносили гостей с большим блюдом. На блюде было акулье мясо, приготовленное по всем правилам — вымоченное, нарезанное кусками, хорошо прожаренное, сдобренное разными соусами и приправами. Девушки хоть и привычны были, но все-таки отводили лица в сторону — от едкого акульего запаха щипало глаза.

Когда они проходили мимо Кириченко, тот взял кусочек, насаженный на заостренную палочку, и с аппетитом съел. Это заметил американский посол и не преминул поддеть:
— Вы, Юрий, это сделали для того, чтобы угодить исландцам?
— Почему же, Фрэнк? Просто я считаю акулье мясо очень полезным. Его можно есть, даже не запивая, как это делают исландцы.
— Не запивая? Быть такого не может!
— Хотите верьте, Фрэнк, хотите не верьте — ваше дело!

Тогда американец решил поспорить с русским — ситуация, согласитесь, несколько анекдотичная. Много ходит-бродит анекдотов, в которых американцы спорят с русскими,— и поставил такое условие: если русский съест кусок акулы и в течение десяти минут ничем не запьет, одолеет его всухую — он выигрывает спор.

Услуги арбитра предложил министр иностранных дел Исландии. Подозвали девушек с акульим блюдом. Наш посол спокойно подцепил один кусочек мяса, так же спокойно подцепил другой и без какого-либо замешательства отправил оба куска в рот. Американец с интересом наблюдал за Кириченко. Минут через пять Кириченко спросил у американца:
— Господин посол, если я съем еще один кусочек, это не будет нарушением условий пари?
Американец чуть не охнул — не ожидал такого.
— Можете требовать что угодно, Юрий, вы выиграли!

Как-то кусок акульего мяса привезли в Москву, персонально Юрию Алексеевичу Кириченко в память о старых добрых контактах, о дружбе, хотя Кириченко уже не работал в Исландии. Дома его не застали, квартира была закрыта, и мясо отвезли за город на дачу. Как всегда бывает в подобных случаях, мясо без хозяина никто не осмелился готовить, тем более акулье. Обращение с ним равно обращению со взрывоопасным предметом, со снарядом, начиненным ядовитыми газами, не меньше.

На несколько дней кусок акульего мяса остался без присмотра. На дачной веранде. За неделю округа словно бы вымерла — из поселка исчезли все кошки, собаки, мыши, ежи, птицы, разная живность, что обитает подле всякого человеческого жилья.

За неделю мясо протухло. Пришла домработница и выкинула его — округа и вовсе мертвой сделалась: сбежала живность из соседних поселков, и вообще опустела вся Московская область. Вот что такое акулье мясо и его истребляющий дух.

Вдруг раздался пулеметный треск. Матрос низа, который понуро ковырялся в ящике с насадкой, стремительно развернулся, кинулся к спиннингам. Наконец-то! Слава богу! На левый большой спиннинг наездилась рыба. Леска раскручивалась стремительно, небо перевернулось, не удерживаясь на месте,— катер с силой повело в сторону, будто мы на ходу зацепились винтом за сеть. Матрос низа действовал с потрясающей быстротой и четкостью, он знал свое дело, как может знать его только мастер высокого класса,— ни одного лишнего движения, ни одного постороннего жеста — ни кивка, ни наклона, ничего, только предельная четкость: он застопорил спиннинг, сдернул ремни с небольшого крутящегося кресла, очень похожего на зенитное. В следующую секунду в зенитном сиденье оказался Кириченко.

Он был самым опытным среди нас по части марлина — вон сколько раз он гонялся за ним, а мы были новичками, значит, корпеть ему,— матрос пристегнул Кириченко ремнем к креслу, чтобы мощная рыба не сдернула случаем с катера, показал, как надо качать спиннинг. Кириченко это знал и без него. Матрос начал спешно выбирать свободные концы из воды, отстегивал от них наживу и швырял в ящик — леску надо было как можно быстрее выбрать, иначе ее перехлестнет та бечева, на которой сидит рыба, и тогда все спиннинги придется обрубать. Кроме, естественно, одного — главного, с добычей.

С верхней площадки, бросив штурвальное колесо, слетел «командир», подскочил к Кириченко, что-то сказал, тот ничего не понял, но на всякий случай согласно покивал головой.

Что такое качать спиннинг? Это сложное упражнение, в котором человек исходит потом и слезами. При этом ловец с силой вытягивает древко спиннинга на себя, а затем, стремительно опустив его, старается выбрать слабину. Иногда случается, что не успевает, и тогда сильная быстрая рыба делает это за него, и все приходится начинать сначала.

Нужно иметь очень крепкие руки, железные мышцы спины, чтобы качать спиннинг. Матрос низа нацепил на Кириченко оранжевый спасательный жилет с фирменным знаком отеля, в котором мы жили. Кириченко напрягался, закусывая губу, крутился на маленьком зенитном креслице, подтягивая рыбу к себе. Один раз он повернул к нам залитое потом лицо и, перекрывая грохот мотора и шлепанье плоских твердых волн, прокричал:
— По-моему, это не марлин, а акула! Очень уж лихо водит!

Тревожный жар возник в груди: если акула, то лучше уж сразу обрубить спиннинг — эта гадина сожрет нас вместе с катером и будет очень довольна. Рыба сопротивлялась яростно, изобретательно — матросу верха, чтобы помочь Юрию Алексеевичу измотать ее, приходилось сбрасывать скорость, швырять катер в стороны, класть его с борта на борт, резко дергать вперед и также резко тормозить. Она пыталась уйти, перерубить леску, обогнать катер, а потом рывком сняться с тройника. Команда на катере подобралась опытная, да и сам рыбак тоже оказался не промах. Это не комплимент, а факт: что есть, то есть. А по-латински, комплимент, говорят,— это то, чего нет.

Кириченко усердно качал спиннинг, подтягивал рыбину к катеру, иногда чуть отпускал леску, особенно когда чувствовал, что не выдержит снасть либо стальной тройник вырвет у рыбы челюсть.

Я посмотрел на часы: противоборство длилось уже двенадцать минут. Это немного, чепуха — ничего, в общем — бывает так, что тянут по нескольку часов, на ладонях слезает кожа, вздуваются кровяные пузыри.

Совсем недавно один из друзей Кириченко, маврикиец, ходил на катере к Реюньону — там проводилось соревнование по рыбной ловле. В нем приняли участие лучшие ловцы Индийского океана. Знакомый маврикиец победил. Его марлин оказался самым крупным из всех, он выводил рыбу почти целый световой день — тринадцать часов, от спиннинга не смог отойти даже по нужде, а передать снасть другому не мог, это запрещалось условиями соревнований.

Кусая губы, сипя тяжело, Кириченко продолжал тащить. Прошло еще двадцать минут. Где-то совсем недалеко, в пенном буруне катера, вздыбилась темная, словно в панцире, спина с острым акульим плавником и в следующий миг стремительно ушла вниз, под катер. Ее тень рассекла синюю глубокую воду — спиннинг в руках Кириченко выгнулся кольцом. Катер сбросил ход, пусто взревел мотор, матрос низа, стремительно летавший по палубе, подскочил к Кириченко с сообщением:
— Это не акула!
— А сопротивляется, как акула.

Марлин шел тяжело, метался под днищем катера, пытался вырвать спиннинг, рубил острым хвостом леску. Был он совсем не голубым, а коричневым, каким-то роговым, но с очень совершенными формами, созданный больше для полета, чем для движения в воде. Непонятно только, почему темно-коричневого, местами даже присыпанного угольной крошкой марлина называют голубым? В нем не было ни одной голубой крапинки, ну ни единой.

Через минуту Кириченко подтащил марлина к корме — тот бунтовал, взметывался вверх, полз по катерному следу, делая тугую струю мотора податливой и гладкой, непонятно только было, как он это делал,— потом резко уходил вниз, под винт катера, и ни разу за этот винт не зацепился ни хвостом, ни плавником, ни спиной — у него было отличнейшее чутье, великолепно развитое ощущение опасности — такая рыба, как марлин или акула, если они здоровы, никогда не попадут под винт катера. Марлин сделал несколько рывков, пытаясь выплюнуть насадку, а затем выметнулся на поверхность, гулко ударился о воду и сам оглушил себя. Кириченко подтянул его окончательно к борту.

— Сколько я качал? — спросил Кириченко, стянув с себя мокрый спасательный жилет.
— Двадцать две минуты.
Двадцать две минуты — это очень немного, тем более что марлин был сильным, ловким и голодным: сытое, хорошо набитое пузо ему только бы мешало.
— Килограммов сто будет? — спросили мы у командира.
Тот прищурил один глаз:
— Примерно!

Марлин выгнулся дугой, заскрипел жаберными крышками, заскрежетал железными челюстями и вдруг резко оттолкнулся от палубы, взмыл вверх. Дружное горестное «А-ах» приподняло наше суденышко вместе с марлином, в следующий миг катер мягко подставил свое ложе под кабанью коричневую тушу. Матрос низа прыгнул к марлину и, вложив в удар всю силу, всю злость, что у него имелись, огрел его по голове.

На коричневом, подсыхающем от жгучего солнца теле марлина неожиданно проступила яркая голубая сыпь — дорогая, режущая глаз, будто электричество, густая: тело умирающего марлина что-то выделяло, какую-то неведомую энергию, чешуя светилась неземно, если бы сила солнца была чуть меньше — этот свет был бы виден, но яростное солнце безжалостно глушило его, хвост марлина тоже сделался ослепительно синим, новогодним.

Голубизна марлина была настолько яркой и неестественной, что мы невольно переглянулись: а не колдовство ли это? Уж очень сильным, насыщенным был цвет — таких красок в природе нет, такие краски можно получить только на химическом заводе, специально, и если цвет этот дать живописцу, тот не сразу сумеет его применить, пустить в дело, будет обязательно упрощать краску, гасить яркость.

Матрос низа подошел к марлину, пнул ногой в морду и, потянувшись к тросику флагштока, поднял маленький алый вымпел. Флажок этот — знак удачи. Но повезло не всем: день был неуловистый — кажется, только нашему суденышку. На других катерах флажков-меток не было.

Когда Кириченко встал с крутящегося зенитного креслица, у него дрожали руки и ноги, сухим языком он облизнул губы — марлин вымотал его. О том, как упрям, силен и изворотлив голубой марлин, писал Эрнест Хемингуэй. И вот он, огромный голубой марлин, добытый в честном поединке, лежит неподвижно в катере, уткнувшись длинным костяным носом в борт, вызывая некое уважение и восхищение, и жалость, и радость, и сострадание — все вместе.

Яркая, фосфорическая голубизна, проступившая на его теле, стала потихоньку меркнуть, таять. Марлин снова сделался коричнево-чугунным, тяжелым, некрасивым.

На берегу его взвесили. Я-то, честно говоря, думал, что он потянет пудов на восемь — тяжелый ведь, а марлин весил всего-навсего на 155 ливров — на Маврикии вес идет не на килограммы, не на фунты, а на ливры, в одном ливре примерно полкило. В общем, оказалось, что марлин наш весит что-то около 75 килограммов.

Океан пошел рябью, от солнца сильно звенело в ушах. К причалу один за другим подходили катера — все пустые.

Валерий Поволяев, действительный член Географического общества СССР
Маврикий
"Вокруг света"


ЖЕНЩИНА - ЭТО СЛАБОЕ БЕЗЗАЩИТНОЕ СОЗДАНИЕ, ОТ КОТОРОГО НЕТ СПАСЕНИЯ

 
  • Страница 1 из 1
  • 1
Поиск:

Форма входа

Поиск

Наш опрос

Для поиска в интернете я использую:
Всего ответов: 134

Мини-чат

Статистика